30.01.2018
Публикации
4 января 2018 г. – China’s Soft and Sharp Power (Автор – Joseph S. Nye)
«Китай инвестировал миллиарды долларов в наращивание своей мягкой силы, но в последнее время он сталкивается с ростом негативного отношения в демократических странах. В новом докладе Национального фонда демократии (NED New Forum Report «Sharp Power: Rising Authoritarian Influence») утверждается, что надо переосмыслить термин «мягкая сила», потому что «концептуальный словарь, который применялся после завершения холодной войны, перестал выглядеть адекватным для современной ситуации». Доклад называет новые авторитарные попытки влияния, которые чувствуются по всему миру, «острой силой».
В недавней передовой статье журнала The Economist (What to do about China’s «sharp power») «острая сила» определяется как сила, опирающаяся на «диверсии, запугивание и давление, которые совместно стимулируют самоцензуру». Если мягкая сила использует привлекательность культуры и ценностей страны для расширения её могущества, то острая сила помогает авторитарным режимам контролировать поведение внутри государства и манипулировать мнением за рубежом».
«Если мы будем использовать термин «острая сила» в качестве аналога термина «информационная война», тогда контраст с мягкой силой станет совершенно очевидным. Острая сила является вариантом жёсткой силы. Например, словесные угрозы нематериальны, но это насилие».
«Правда и открытость – это линия водораздела между мягкой и острой силой в общественной дипломатии. Когда официальное агентство новостей Китая «Синьхуа» открыто вещает в других странах, оно пользуется методами мягкой силы, и нам следует смириться с этим. Но когда организация China Radio International тайно поддерживает 33 радиостанции в 14 странах, она пересекает границу острой силы; такие нарушения принципа добровольности нам следует предавать гласности».
«Методы общественной дипломатии, которые воспринимаются как пропаганда, не способны создавать мягкую силу. В нашу информационную эпоху самыми скудными ресурсами являются внимание и доверие. Именно поэтому программы обмена, развивающие двусторонние связи и личные отношения между студентами и молодыми лидерами, часто являются более эффективными генераторами мягкой силы, чем, например, официальное вещание».
«Отвечая на применение острой силы или информационные войны Китая, демократические страны должны действовать осторожно, чтобы не переусердствовать. Значительная часть мягкой силы, которой обладают демократические страны, создаётся гражданским обществом, а это значит, что критически важным активом становится открытость. Китай мог бы генерировать больше мягкой силы, если бы немого ослабил жёсткий партийный контроль над гражданским обществом. Манипулирование СМИ и опора на теневые каналы коммуникаций также часто приводит к ослаблению мягкой силы. Демократические страны не должны поддаваться искушению копировать такие авторитарные инструменты острой силы.
Но хотя стало бы ошибкой запрещать китайские инструменты мягкой силы лишь потому, что они иногда превращаются в инструменты острой силы, важно тщательно следить за соблюдением линии водораздела. Например, государственное агентство «Ханьбань» управляет 500 Институтами Конфуция и 1000 классами Конфуция, которые Китай поддерживает в университетах и школах по всему миру для преподавания китайского языка и культуры. Этому агентству не следует поддаваться желанию вводить запреты, которые ограничивают академическую свободу. Пересечение этой линии уже привело к закрытию нескольких Институтов Конфуция.
Как показывают все эти случаи, лучшей защитой против использования Китаем программ мягкой силы в качестве инструментов острой силы является предание гласности подобных попыток. И именно здесь у демократических стран имеется преимущество».
6 января 2018 г. – Internet Governance Outlook 2018: Preparing for Cyberwar or Promoting Cyber Détente? (автор – Wolfgang Kleinwächter)
В 2018 году управление Интернетом будет одним из главных приоритетов в геостратегическом сражении между крупными державами. Сегодня – это политический вопрос с технической составляющей. Этот сдвиг ставит под сомнение институциональный баланс в глобальной экосистеме управления Интернетом. Межправительственные объединения, как G20, G7 и БРИКС, или организации, как ВТО и НАТО, которые в прошлом имели мало общего с управлением Интернетом, в настоящее время становятся ключевыми игроками. Это не означает, что технические организации, как ICANN, IETF, RIRs и т. д., потеряют свои роли – наоборот, весь процесс усложняется. И восстановление баланса власти в экосистеме управления Интернетом приводит к растущей потребности в расширении сотрудничества между правительственными и неправительственными заинтересованными сторонами, среди разработчиков кодексов и законодателей, как на национальном, так и на глобальном уровне.
(1) Отношения между двумя киберсверхдержавами – Китаем и США – сложные. С одной стороны, они подтвердили своё обязательство 2015 года прекратить экономический шпионаж в Интернете. В октябре 2017 г. состоялся первый американо-китайский диалог по борьбе с преступностью и кибербезопасности.
С другой стороны, обе стороны воспринимают друг друга как противников и конкурентов в киберпространстве. Теперь китайские корпорации (Baidu, Alibaba и Tencent) выходят за «Великий китайский файрвол», а американские технологические гиганты хотят получить больше на китайских рынках. Усиливается борьба за следующий миллиард пользователей Интернета в развивающихся странах.
В России нет такой сильной цифровой экономики, но она имеет широкие возможности для организации скрытых кибератак с глобальными последствиями.
Европа – ещё один «сверхигрок» – пытается перейти в цифровую платформенную экономику (digital platform economy) через продвижение индустрии 4.0, «интернета вещей» (ИВ) и искусственного интеллекта (ИИ). Европейцы также разыгрывают карту «верховенства права» (решения о GDPR или о праве «быть забытым»).
На протяжении ряда лет Бразилия развивалась как кибердержава и представляла развивающиеся страны. Теперь Индия, ещё одна страна БРИКС, является самым сильным голосом за права «неподключённых».
(2) В 2018 году мы увидим новый концептуальный конфликт: «одностороннее против многостороннего (multilateral/multistakholderism)».
Американская инициатива «America First» или китайская «киберсуверенность» (Cybersovereignty) не основаны на философии «совместного использования» (sharing), как сформулировано ВВУИО в определении управления Интернетом. Это уменьшает возможности для глобальных договорённостей.
Однако динамика внутри экосистемы управления Интернетом будет способствовать дальнейшему углублению процедур с участием многих заинтересованных сторон (МЗС). Например, в 2017 году правительства, которым ранее не нравился многосторонний подход, признавали, что участие неправительственных МЗС в разработке Интернет-политики не так уж плохо. Даже пять стран БРИКС согласились с этим в своей Сямыньской декларации (сентябрь 2017 г.).
Появились две модели с участием МЗС:
консультации (consultative model) – правительства «консультируются» с неправительственными МЗС, но принятие решений остаётся в их руках;
совместная работа (collaborative model) – государственные и негосударственные субъекты действуют на равных. Процесс разработки политики осуществляется снизу вверх, открыт и прозрачен. Результатом этого является грубый консенсус (rough consensus). Хорошим примером, как работает такая модель, является завершение процесса передачи функций IANA в 2016 году.
(3) В 2018 году продолжится подготовка к худшим «военным» сценариям. Будет больше «кибервойск» в национальных армиях, больше военных киберучений, испытаний военных аппаратных и программных средств. Вероятно, увидим «тестовые» кибератаки. Подводные кабели могут быть первой «мишенью».
С другой стороны, увидим растущие политические усилия по снижению рисков кибервойны, внедрение мер по укреплению доверия и норм ответственного поведения государств в киберпространстве, чтобы контролировать скрытую гонку кибервооружения, в особенности боевых автономных роботизированных систем (Lethal Autonomous Weapon Systems). Генеральная Ассамблея ООН рассмотрит доклад рабочей группы КНТР по укреплению сотрудничества по вопросам госполитики, касающимся Интернета (CSTD WGEC), и обсудит, как продолжить работу ГПЭ по МИБ.
Предложение Microsoft в отношении «Цифровой Женевской конвенции» (Digital Geneva Convention) и предложение Илона Маска запретить роботов-убийц пока вызвало острые дискуссии.
Другим проектом для обсуждения является норма по защите общественного ядра Интернета, предложенная Глобальной комиссией по стабильности киберпространства (GCSC). «Придав» общественному ядру Интернета особый статус, предлагаемая норма позволит рассматривать нападения на базовое функционирование Интернета как «преступление против человечности». В настоящее время отсутствует политическая воля к тому, чтобы воплотить эти общие интересы в договорённости.
(4) В 2017 году появились новые формы многостороннего сотрудничества между правительствами, Интерполом, Европолом, частным сектором и другими в борьбе с киберпреступностью. Это будет продолжаться, в том числе на уровне национального законодательства.
Будет ли достигнут прогресс в разработке универсального международно-правового документа против киберпреступности ещё предстоит увидеть. В настоящее время почти 70 государств подписали Будапештскую конвенцию. Россия, которой не нравится статья 32, предлагает соглашение, основанное на «Минской конвенции». Иными словами, даже в области, где есть общие интересы почти всех игроков, трудно найти глобальный консенсус.
(5) G20 приняла в 2016 году и подтвердила в 2017 году «инициативу G20 по развитию и сотрудничеству в области цифровой экономики». Но пока вышли лишь небольшие конкретные проекты. Следующий шаг должен быть сделан под аргентинским председательством в G20.
Очередное совещание министров цифровой экономики G20 запланировано на август 2018 г. в Сальте. Недавняя, в декабре 2017 г., 11-я министерская встреча ВТО проиллюстрировала, что «бумажные договорённости» министров могут не работать. Например, на встрече в Дюссельдорфе (апрель 2017 г.) министры G20 договорились «конструктивно участвовать в дискуссиях ВТО, касающихся э-торговли». Но усилия по созданию центрального форума по э-торговле в рамках ВТО потерпели неудачу. 70 из 164 членов ВТО договорились начать отдельные переговоры в первом квартале 2018 г. Отказавшиеся (в том числе Китай, Индия и Индонезия) хотят включить э-коммерцию в существующий Дохинский раунд торговых переговоров (Doha-Round of multilateral trade talks).
Во время министерской встречи ВТО был представлен проект государственно-частного партнёрства «Создание возможностей для э-коммерции» (Enabling eCommerce). Джек Ма (из Alibaba), который в течение двух лет настаивает на проведении Электронного всемирного торгового форума (Electronic World Trade Forum, eWTF), заключил соглашение с ВЭФ и ВТО о создании платформы, чтобы начать разговор на высоком уровне по вопросам политики и практики э-торговли. Первый раунд обсуждения проекта состоится в январе 2018 г. в Давосе.
Есть много опасений, что ВТО является подходящим форумом для обсуждения цифровой торговли. Многие НПО принципиально отвергают роль ВТО в управлении Интернетом.
(6) Цифровая экономика полна потенциальных конфликтов. На цифровом саммите ЕС в Таллине в сентябре 2017 г. подчёркнуто, что одним из ключевых вопросов является налогообложение, другой –антимонопольное законодательство. И новые проблемы возникнут с ИВ и ИИ.
(7) Цифровые министры G7 в Торино в сентябре 2017 г. приняли документ, в котором подчёркивается интерес правительств к углублению сотрудничества практически по всем аспектам цифровой экономики. Но пока G7 произвёл больше слов, чем дел. До сих пор не ясно, как будет организован предлагаемый «многосторонний диалог G7 по ИИ» под председательством Канады G7.
(8) Как было сказано выше, большая дискуссия о переходе функций IANA закончена. Но это не значит, что на техническом уровне Интернета больше нет противоречий. В частности, нельзя исключать, что некоторые группы заинтересованы в политизации технических дебатов, оспаривании философии «грубого консенсуса и действующего Кодекса» и использовании технологий для отстаивания национальных политических или экономических интересов.
В связи с этим возникают вопросы, например, как будет определено следующее поколение интернет-протоколов? Как насчёт новой системы идентификаторов Интернета, которая будет дополнять (или заменять?) существующие системы, такие как DNS?
Что означает российское заявление о том, что у неё будет своя корневая серверная система до августа 2018 г.? Каковы последствия решения ФКС об отмене сетевой нейтральности в США? Укрепит ли 2018 год концепцию «один мир и один Интернет»? Перейдём ли мы к сценарию «федеративного Интернета», как уже много лет назад предложил Илай Ноам (Eli Noam) из Колумбийского университета? Или 2018 увидит первые шаги к фрагментации Интернета?
(9) Этот и другие длинные списки вопросов будут обсуждаться на десятках конференций в 2018 году. Будет ещё множество научных, технических и деловых встреч каждый месяц практически в каждом уголке земного шара. Это «управление Интернетом круглосуточно».
Иметь такой широкий диалог по вопросам Интернета – это хорошо. Проблема заключается в том, что большинство мероприятий являются весьма специализированными и для определённых групп. Они не смотрят шире своей узкой повестки. И это проблема.
http://d-russia.ru/upravlenie-internetom-poslednie-sobytiya-i-publikatsii-na-19-yanvarya-2018-goda.html http://creativecommons.org/licenses/by/3.0/legalcode
